Главная | Регистрация | Вход Приветствую Вас Гость | RSS
Вопросы по сайту
По вопросам проблем захода и регистрации на сайте просьба писать на e-mail: asavchenkova@yandex.ru Анастасия
Форма входа
Поиск
Друзья сайта
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Яндекс.Метрика

top.dp.ru

ВПЕЧАТЛЕНИЯ О СПЕКТАКЛЯХ

21 июля 2007 г. Арт-кафе "Подвал бродячей собаки"
«В своей стране я словно иностранец...»


Где-то за неделю до моего отъезда в Петербург мне позвонил Юра, сказав, что к нему приезжают друзья из Джамбула и очень просят его что-нибудь сыграть.
- Слушай, а давай я сделаю Есенина? Как раз между концертами Олега: может быть, и москвичи придут.
- Юра, а когда зал собирать? Времени ведь совсем не осталось… Ну, если ты хочешь, то давай рискнем.
Ни в одной театральной кассе, естественно, билетов нет – отдавать туда их было уже поздно, лишь только в самом арт-кафе я увидела знакомую афишу. Сегодня надо многое успеть - мы с Леной ожидаем гостей: по давней традиции, если нам удается собраться вместе, то мы обязательно празднуем день рождения одного нашего хорошего товарища. И опять у Лены за столом соберутся люди из разных городов. И опять в небольшой комнате всем хватит места, и, как всегда, обязательно будут звучать дорогие для нас мелодии.
Но так случилось, что Юрин спектакль совпал по времени с сегодняшним торжеством, и поэтому ближе к вечеру мне пришлось откланяться и уйти.
Что удивило: в «Бродячей собаке» меня уже запомнили, и девушки, работающие там, с улыбкой поздоровались со мной.

  
В зале уже вовсю шли приготовления: Юра ставил свет, проверял звук. Установлена видеокамера: я попросила его обязательно записать этот спектакль. Вспомнив, как стояла камера на концертах Олега, я с сожалением отметила, что слева ее поставить невозможно, поскольку там сидят зрители. Вот потому и не сказала об этом, за что, кстати, и получила от Юры нагоняй…
- Ну, что же ты молчала? Мы бы что-нибудь придумали…
Народ стал собираться рано и шел очень активно: я только успевала продавать билеты. В этот раз особенно много было иностранных студентов, причем из разных стран, совсем неплохо говорящих по–русски. И это неудивительно, ведь есенинская поэзия любима во всем мире… Единственное неудобство этого зала – столики на разное количество посадочных мест. И надо было ухитриться рассадить людей так, чтобы все были довольны, – а это не просто. Случаются и казусы, но, в конце концов, какое-то приемлемое решение всегда находится. А вот пришли мои москвичи и наша сибирячка Танечка. Зал полон…
…Если бы это было возможно, то с великим удовольствием я прокрутила бы время, словно пленку, назад, чтобы еще раз посмотреть то, что в этот вечер я увидела на сцене… Ладно, попробую все по-порядку…
Как концерты Олега, так и спектакли Юры мне смотреть довольно непросто: для меня это всегда работа, волнения, переживания. Достаточно сказать, что первое отделение «Пушкина» в Москве я вообще смутно помню – ведь это была премьера, и я очень волновалась за Юру.
Итак, спектакль начинается, и я знаю его почти что наизусть – ведь это настолько мое… 
«Мечтая о могучем даре
Того, кто русской стал судьбой, 
Стою я на Тверском бульваре,
Стою и говорю с собой…»

Уже с самого начала спектакля я почувствовала, что он не будет таким, каким я видела его на кассете, записанной в Доме Актера несколько лет назад, и даже не таким, каким совсем недавно был в Москве. Это будет другой Есенин… Но какой?
Сегодня в зале зрителя придирчивее меня вряд ли можно было найти: я знаю все плюсы и минусы каждого спектакля.  Сколько раз мы с Юрой обсуждали почти каждое стихотворение, сколько спорили и, слава Богу, всегда находили общий язык – а это, надо сказать, очень немало.
Буквально на днях я попала на концерт уже известного московского актера, который, как мне сказали, замечательно читает Есенина. И, честно говоря, я шла на него с некоторой опаской – а ну, как, и правда, мне больше понравится его чтение? Полный зал… много знаменитых лиц… и что же? Ни-че-го: это совершенно не то, это не цепляет… На сегодняшний день я не слышала артиста, который бы лучше Юрия Решетникова читал Есенина, а у меня есть, с чем сравнивать: в доме хранятся записи В.Качалова, В.Яхонтова, Д.Журавлева.
«Гой ты, Русь моя родная,
Хаты - в ризах образа…»

Вот оно – первое «браво!» Юре… Как замечательно это стихотворение было сегодня исполнено – не прочитано, а рассказано так, что вся есенинская любовь к родному краю – такая искренняя, мятущаяся, идущая из самых глубин души - с такой нежной силою выплеснулась наружу…
«Тогда впервые с рифмой я схлестнулся.
От сонма чувств вскружилась голова.
И я сказал: «Коль этот зуд проснулся –
Всю душу выплещу в слова…»

Движения рук мягкие, плавные – их ровно столько, сколько и надо для этого стихотворения… Вот как раз по его прочтению у меня и были некоторые вопросы, а сегодня это было настолько блестяще, настолько великолепно - именно так мне и хотелось услышать его. Это было стопроцентное попадание в поэта. А если прибавить к этому еще и внешнее сходство…
Сегодня в программе добавились еще пять стихотворений, которые прежде не исполнялись, и первое из них - написанное еще пятнадцатилетним пареньком…
«Выткался на озере алый свет зари.
На бору со звонами плачут глухари…»

Я смотрю на Юру и не понимаю: когда, при его сумасшедшей занятости, он успел его подготовить, чтобы так замечательно прочесть? Нет, это надо было видеть - ведь он не читает стихи, он живет ими, он их рассказывает и играет, вкладывая в них всю душу… Но сейчас я не узнаю того милого голубоглазого юношу с пшеничными волосами, которого видела на сцене Дома Актера, – нет, передо мной стоял человек, успевший в свои неполные тридцать и многое повидать, и так много пережить… И вот он, вспоминая, и рассказывает нам о своей близкой, но уже кажется, что такой далекой юности…
 «Года текли, года меняют лица,
  Иной на них ложится свет…»

Первая любовь: волнующая, светлая… и первое «прощай»…
«Не бродить, не мять в кустах багряных 
Лебеды и не искать следа.
Со снопом волос твоих овсяных
Отоснилась ты мне навсегда…»

Я снова и снова вслушиваюсь в запись: на каждом стихотворении хочется остановиться, но сколько же времени потребуется на это? Я постараюсь коснуться только самых-самых… Тишина в зале удивительная, и взгляды зрителей неотрывно прикованы к сцене. Артист настолько убедителен, настолько правдив в своем рассказе о творческом пути поэта, что невольно, может быть, и для себя, каждый присутствующий в зале сейчас вовлечен в это действие: и сопереживает, и радуется вместе с ним…
Революция, разруха, обнищание деревни – непонимание того, что происходит в стране. Разочарования,  жизненная неустроенность - и потому и тоска, и кабаки, чтобы хоть как-то унять эту ноющую боль…
«Ну, что ж, так принимай, Москва, отчаянное хулиганство…
 
Я нарочно иду нечесанным, 
С головой, как керосиновая лампа на плечах.
Ваших душ безлиственную осень
Мне нравится в потемках освещать.
Мне нравится, когда каменья брани
Летят в меня, как град рыгающей грозы…»

Но словно вдруг вспомнив про что-то хорошее, останавливается… и лицо озаряется каким-то внутренним светом: теплеют глаза и нежнеет голос… 
«Как хорошо тогда мне вспоминать
Заросший пруд и хриплый звон ольхи,
Что где-то у меня живут отец и мать,
Которым наплевать на все мои стихи,
Которым дорог я, как небо и как плоть,
Как дождик, что весной взрыхляет зеленя.
Они бы вилами пришли вас заколоть
За каждый крик ваш, брошенный в меня…»

Мне кажется, что Сергей Александрович был бы доволен, услышав это исполнение. Юра, великолепно! – ни одного узелка…
И тут же, вслед, этот щемящий отрывок из «Сорокоуста». Вымирающий облик деревни, «Русь советская»… - для Есенина это была незаживающая кровоточащая рана. И голос артиста, и весь он сам был сейчас до краев переполнен этой болью…
«…милый, милый, смешной дуралей,
Ну, куда он, куда он гонится?
Неужель он не знает, что живых коней
Победила стальная конница?..»

И я проживала сейчас эту боль вместе с ним…
Есть в спектакле момент, с которым я никак не могу примириться. У С.Есенина есть такие строки: «Каждому здесь кобелю на шею я готов отдать свой лучший галстук…» Я никогда еще не слышала, чтобы ударение в этом слове падало на первый слог - «кОбелю». Юра читает это именно так: ученые авторитеты объяснили Д.Н.Катышевой правильность расстановки ударения в этом слове. Не знаю: я не представляю себе, чтобы поэт, вышедший из рязанской деревни, произносил это слово именно так. Я не могу это принять…
Очень мне понравилось, как Юра прочитал отрывок из зарубежного письма С.Есенина, адресованного А.М.Сахарову:
«Знаете ли вы, милостивый государь, Европу? Нет, вы не знаете Европу! Боже мой! Какое впечатление… Дорогие мои! Хорошие!
Германия… Что сказать мне вам об этом ужасающем царстве мещанства, которое граничит с идиотизмом? Здесь кроме фокстрота ничего нет. Здесь жрут и пьют, и опять фокстрот. Человека я пока еще не встречал и не знаю, где им пахнет. В страшной моде господин доллар, а на искусство начхать – самое высшее здесь мюзик-холл. Пусть мы нищие, пусть у нас холод и голод, зато у нас есть душа, которую там за ненадобностью сдали в аренду под смердяковщину…» 

За двухлетнее пребывание за границей Есениным почти ничего не написано… Тоска по Родине все больше и больше мучила его: «Лучше всего, что я видел в этом мире, это все-таки Москва…» А что же ждет его там? И как хорошо удалось передать артисту вот эту непроходящую усталость, тоску в глазах, нарочитую грубость, сквозь которую лишь иногда можно было разглядеть любящее измученное сердце.
«Сандро, Сандро, тоска смертная, невыносимая…Чувствую себя здесь никому не нужным, а как вспомню про Россию, вспомню, кто там ждет меня, – так и возвращаться не хочется. Если бы не было сестер, если бы я был один, то плюнул бы на все и уехал… в Африку или еще куда. Тошно мне законному сыну Российскому в своем государстве пасынком быть. Надоело это б… снисходительное отношение власть имущих, а еще тошнее переносить подхалимство своей же братии к ней. Не могу… ей-богу, не могу – хоть бери нож и выходи на большую дорогу. Теперь только злое уныние находит… Теперь, когда мы жмем руки тем, кого раньше расстреливали, – стало ясно, что ты да я будем такой сволочью, на которой можно будет всех собак вешать. Нет, я перестаю понимать, к какой революции я относился: я понимаю, что ни к Февральской и ни к Октябрьской. Наверное, там скрывался какой-нибудь ноябрь… Слушай, напиши, что-нибудь хорошее: сам видишь – матерюсь… Значит больно и тошно…
»
А в зале стоит такая тишина: кажется, что уже стерты границы артист – зал… и перед нами все стремительней проходит такой мучительный и непростой путь, на котором радостей становится все меньше и меньше, а горестей и потерь великое множество… А ведь кажется, что еще совсем недавно было написано «О верю, верю, счастье есть!…»
«Вы помните, вы все, конечно, помните,
Как я стоял, приблизившись к стене.
Взволнованно ходили вы по комнате
И что-то резкое в лицо бросали мне…»

«Письмо к женщине» - это исповедь есенинского сердца, есенинской души, читать которую – ой, как непросто… По тексту - поэт «в Советской стороне – самый яростный попутчик» Вроде бы… Юра прочел его настолько выразительно, делая упор на отдельные слова, меняя интонацию так, что сразу становилось понятным, насколько чужд Есенину нынешний порядок в стране… 
«Дай, Джим, на счастье лапу мне…»
Одно из любимейших… Тихий доверительный разговор… и кажется, что умный пес сейчас сидит напротив поэта и внимательно слушает его…
«Персидские мотивы» - жемчужина есенинской поэзии, которая далеко не всем дается в руки. Недавно сын подарил мне диск семичасового звучания, на котором Лауреат Всесоюзного конкурса эстрады читает есенинские стихи. Такого однообразного монотонного чтения не выдержишь и получаса, и уж какие там «мотивы»…
В этом спектакле они занимают особое место. Юра здесь – как рыба в воде, настолько он тонко и изящно рисует сейчас восточный колорит есенинского слова… Вот он сидит в небольшой чайхане, держа в руках пиалу с ароматным крепким чаем… А как говорит… Нет, я даже не берусь передать то, что вижу сейчас на сцене… 
«…Угощай, хозяин, да не очень.
Много роз цветет в твоем саду.
Незадаром мне мигнули очи,
Приоткинув черную чадру…»

Конечно, Есенин никогда не был в Персии: слишком опасное это путешествие. Видимость пребывания в этой стране ему создали в Баку, и восток оказал на него очень благотворное влияние: поэт много работал, не пил, и из-под его пера выходили шедевры…
«Улеглась моя былая рана – 
Пьяный бред не гложет сердца мне.
Синими цветами Тегерана 
Я лечу их нынче в чайхане…»

Пожалуй, это время было самым радостным, самым спокойным в последний год жизни поэта. Но даже здесь, вдалеке от всей неразберихи и сумятицы российской действительности, его всегда тянуло назад, хотя он прекрасно понимал, куда возвращается и что ждет его там… 
«Мне пора обратно ехать в Русь.
Персия! Тебя ли покидаю?
Навсегда ль с тобою расстаюсь
Из любви к родимому мне краю?
Мне пора обратно ехать в Русь…»

И вот он дома, в Москве… И куда что делось? И снова все та же неустроенность и все те же мариенгофы, кусиковы и иже с ними, греющиеся в лучах его славы и любители выпить за его счет; и попытка устроить свою личную жизнь снова не получилась…
И как же точно удалось передать артисту вот этот контраст, вот эту пропасть, которая пролегла между тем светлым Есениным - «…у меня в душе звенит тальянка…» - и этим, вернувшимся в Москву, где опять все возвратилось на круги своя.
Чтобы ТАК прочитать – надо сердцем вжиться и пропустить через себя всю ту боль и отчаяние, терзавшие душу поэта…
«Снежная замять крутит бойко,
 По полю мчится чужая тройка.
    Мчится на тройке чужая младость,
    Где мое счастье? Где моя радость?..»

И все реже и реже появляется улыбка на его лице, темнеют глаза… Я помню, когда впервые услышала Юрия Решетникова, случайно попав в «Бродячую собаку», - и, услышав, поразилась тогда: ну, как этот молодой человек смог так сильно прочувствовать, вобрать в себя всю душу есенинской поэзии и передать ее так, что невозможно было оторвать от него взгляд, чтобы, слушая его, вместе с ним пройти до конца весь такой сложный жизненный путь поэта? Я очень хорошо помню вот это удивительное чувство Открытия: ну, откуда он такой взялся? Совсем неизвестный артист – я и имя это впервые слышу… а вот поди ты, как все повернулось… Когда я шла на спектакль, то и представить не могла, что услышу такого… настоящего Есенина. Мне просто захотелось послушать, как в Петербурге читают есенинские стихи. Вот и услышала… И, как будто все еще не веря в свое открытие, ища подтверждение тому, что я не ошиблась, – я помню, как для себя решила тогда устроить ему последний экзамен: вот если он сумеет прочесть «Песнь о собаке» так, чтобы меня, сотни раз слышавшую множество прочтений этого стихотворения, пронзила вот эта боль собачьего горя, – значит точно, я не ошиблась… 
«…По сугробом она бежала,
Поспевая за ним бежать…»

И безжизненным голосом – когда все кончено и кажется, что сердце сейчас разорвется, не вынеся этой боли…
«…И так долго, долго дрожала
Воды незамерзшей гладь…»

Остановившиеся глаза, в которых сейчас одно страдание, одно непоправимое горе..
«И глухо, как от подачки,
Когда бросят ей камень в смех,
Покатились глаза собачьи
Золотыми звездами в снег…»

Я не была готова к такому… Меня потрясло это исполнение: он сумел перевернуть мне всю душу… И именно в тот момент я все и решила для себя – этого Есенина должны увидеть в Москве.  Невозможно было за господами Безруковыми оставить последнее слово о Поэте…
1925 год. У Есенина ни семьи, ни своего угла… Поэт постоянно чувствует за собой слежку, боится оставаться один и, как вспоминали потом его близкие друзья, неоднократно говорит, что его хотят убить: не зря же в последние месяцы своей жизни он постоянно носил с собой револьвер…
«Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Сам не знаю, откуда взялась эта боль…»

«Черный человек»… Ничего тяжелее, гнетущее этой поэмы у Есенина нет. А сколько же еще невысказанного, глубоко запрятанного в потаенных тайниках души, осталось за строками… И как передать это слушателю, который, быть может, впервые так близко соприкоснулся с поэзией великого национального Поэта? 
Пересматриваю спектакль в Доме Актера, когда и сам артист был немного моложе, и, может быть, поэтому тогда не все получилось у него в этой поэме…
За что я еще очень люблю и ценю Юру – так это за отсутствие вот этих вот актерских амбиций и всякого рода капризов… Я бы никогда не смогла работать с артистом, которому нужно постоянно угождать, подстраиваться под него. Это точно не для меня. 
Этот актер умеет расслышать и, может быть, даже сразу и не согласившись с тобой, - продумывает твои слова и что-то берет для себя… Но и я, в свою очередь, никогда не буду советовать ему, как читать Чехова или Рубцова, – это решать только ему, но Есенин… 
И вот, смотря сегодняшний спектакль, я вижу, насколько Юра услышал меня: я даже не могу передать чувство моей благодарности ему за это… Сегодня я была просто потрясена «Черным человеком» - этим исполнением он пробил меня настолько, что у меня перехватило дыхание: я и до сих пор включаю диктофон и переслушиваю эту запись. Я очень рада, что видеозапись этого спектакля получилась хорошего качества. 
И, словно вторя «Черному человеку», назло всему – с бесшабашным отчаянием в голосе…
«Ну, целуй меня, целуй,
Хоть до крови, хоть до боли…»

До сердечной боли… - вот так это было сейчас на сцене.
«Ну, целуй же! Так хочу я.
Песню тлен пропел и мне.
Видно, смерть мою почуял
Тот, кто вьется в вышине…
            И чтоб свет над полной кружкой
            Легкой пеной не погас – 
            Пей и пой, моя подружка:
            На земле живут лишь раз!» 

 
И - дрогнувшим голосом: «В 1925 году, на тридцатом году жизни, в Ленинграде, в гостинице «Англетер» окончил свой жизненный путь поэт Сергей Есенин. Сейчас все яснее видится версия об убийстве поэта, но кому-то… кому-то, видимо, выгодно было представить смерть поэта самоубийством…»
Звучит тихая музыка… Артист медленно обводит взглядом зал, и выражение его лица меняется, постепенно разглаживаясь, приобретая какую-то печальную мудрость: как будто с высоты прожитого он подводит итог всей своей такой недолгой земной жизни… И только глаза, полные слез……
«Отговорила роща золотая
Березовым, веселым языком…»


После такой исповеди души необходимо хоть немного придти в себя, и поэтому притихший зал, потрясенной такой глубиной, таким трагизмом спектакля, секунду молчит, как бы переводя дыхание, но зато потом… такие аплодисменты и браво!
Я не могу сейчас ничего говорить ему – просто дарю цветы… Это была новая премьера есенинского спектакля, сделанная, осмысленная уже повзрослевшим артистом, который ушел еще немного дальше в своем понимании творчества Сергея Есенина… 
Аплодисменты не смолкают, и артист снова на сцене…

«Мы сейчас готовим еще одну программу… Ну, я, честно говоря, все больше и больше прихожу к этой мысли, что… в XX веке в России было, в общем-то… ну, бесспорно: Есенин – это гений. Это не талантливый поэт – именно гений. И вот, чем больше читаю, тем больше ощущения возникает – России повезло дважды в XX веке: в начале века – Сергей Есенин, конец века – он погиб в семьдесят первом году - Николай Рубцов…»
Звучат несколько стихотворений Н.Рубцова: мы надеемся показать эту программу в Москве - в дни Памяти поэта…
Честно признаться, я с тревогой смотрела на Юру: получится ли это у него сейчас - ведь в стихах Рубцова есть столько есенинского… И не повторится ли он? Не знаю, где он взял силы, вот так - почти моментально - переключиться… И буквально через несколько минут я облегченно вздохнула… Не повторился: это был уже другой поэт… Хотя эта программа только-только начинает приобретать свое лицо, но уже довольно ясно вырисовывается рубцовский образ… 
Аплодисменты и цветы, цветы…  И что-то вдруг я вспомнила свои ощущения, когда в Нащокинском, после Есенина, услышала «Графа Нулина»… И мне очень захотелось еще раз увидеть вот ту реакцию зрительного зала… это было что-то… Но, зная, насколько Юра уже выложился, – это было бы сверх всякой меры, и поэтому «Ананасов в шампанском»  И.Северянина было вполне достаточно… 
Ну, скажу я вам, изумлением зрительного зала я насладилась в полной мере… Такого перевоплощения никто не ожидал: особенно мне запомнились восторженные глаза юноши…

(Продолжние)

Анастасия Савченкова © 2024

Конструктор сайтов - uCoz

Обмен ссылками