Главная | Регистрация | Вход Приветствую Вас Гость | RSS
Вопросы по сайту
По вопросам проблем захода и регистрации на сайте просьба писать на e-mail: asavchenkova@yandex.ru Анастасия
Форма входа
Поиск
Друзья сайта
Статистика

Онлайн всего: 1
Гостей: 1
Пользователей: 0
Яндекс.Метрика

top.dp.ru

ИНТЕРВЬЮ
4 сентября 2007 г.
ПЕРЕД ПРЕМЬЕРОЙ

В:  Юра, в начале нашей беседы я хочу поздравить тебя (и себя, конечно) с началом нашего второго сезона в Москве. Если не ошибаюсь, месяцев пять прошло со дня твоего последнего спектакля, но вот что интересно – все лето мне звонили люди, успевшие за это время полюбить тебя, и спрашивали: как ты? Когда приедешь в Москву с очередным спектаклем? И, как ты понимаешь, я очень рада, что публика тебя не забыла.
Ну, вот с этого мы и начнем нашу беседу.
Скажи, пожалуйста, что нового произошло у тебя за это время?

Ю: Вот на этот вопрос у меня нет ответа, потому что тут все очень просто, как у Есенина – «Большое видится на расстоянье…» Я нахожусь внутри какого-то своего процесса, поэтому сказать, что произошло что-то кардинальное, я не могу. Идет какой-то процесс… Вот 21 июля был «Есенин», и, честно говоря, я сам удивился на этом спектакле.

В: Это было поразительно…

Ю: Значит, процесс какой-то идет, потому что спектакль был совершенно другой: он повзрослел… очень повзрослел.

В: И причем как-то неожиданно.

Ю: А это скачкообразная ситуация: оно всегда – идет накопление, потом скачок – это однозначно. Он повзрослел: там ушло из спектакля – немного ушло, как мне показалось – какой-то вот этот юношеский задор – есенинский, который, вот, был в предыдущих спектаклях. Здесь он как-то… чуть-чуть получился момент отстранения: как будто взгляд уже немного взрослого практически поэта на свое юношеское состояние.

В: Что я и почувствовала сразу.

Ю: Вот это мне жалко. Но, с другой стороны, появилась именно не драматическая, а трагедийная нотка, которая мне, честно говоря, понравилась. То, что там появилось. Он изменился. Каким он будет в следующий раз – я не знаю, вот это невозможно сказать. Бывают случаи, когда я приезжаю в Ярославль – в театральный институт, там меня просят показать какие-нибудь мои работы студентам. Я показываю ребятам работы по Пушкину, по Есенину – и мне говорят мои бывшие педагоги: «Юр, как ты вырос!» Я-то откуда это знаю? Мне кажется, что я такой, какой я есть, а мне говорят – нет, ты вырос вот в этом, этом и этом.

В:
Со стороны виднее.

Ю: Да, со стороны виднее – вот поэтому я не знаю, что у меня изменилось в творческом плане. Но что-то изменилось: да – я, наверное, вырос…

В: И насколько я могу судить – это так: во всяком случае – спектакль был совершенно другой и намного сильнее тех, которые ты играл прежде.
Я рада, что ты этим летом побывал в Пушкинских Горах, потому что мне очень хотелось, чтобы ты сам все увидел собственными глазами. Поделись, пожалуйста, своими впечатления об этих местах.

Ю. (задумывается): Впечатление очень двоякое, на самом деле. Начну с того, что мне не понравилось. Мне не понравилось – брэнд «а-ля Пушкин» называется… Там очень красивые пушкинские места, очень красивые: там потрясающая природа, но вот это ощущение «брэндовости», что, вот, приезжайте – здесь жил Пушкин, и вот там по это все заточено. Приезжайте, оставляйте деньги – вот под это есть такая заточка определенная там. Вот это мне не понравилось. Честно говоря, все время, пока я там ходил, я от этого отстранялся – вот от этого момента, потому что, вот, смотрю… Пушкин – это русская душа. А сюда приезжаешь – и… когда душа нараспашку, я понимаю, что это русское что-то такое. Когда душа на продажу – это уже не русская душа, и вот именно там я увидел это на продажу – и это уже не совсем пушкинское. Ну, это в моем ощущении. Конечно, на этот счет мнения могут быть абсолютно разные, но мне не понравилось ощущение – «торговая марка Пушкин». Вот эта вот история мне не очень… Хотя при этом места там – ПОТРЯСАЮЩИЕ! Вот что понравилось – именно сама природа, само это ощущение…

В: А Сороть? А Савкина горка? Юра, но это-то уже не брэнд…

Ю: Да, согласен. Когда не связываешь это с брэндом «Пушкин» – это здорово. Что меня там очень зацепило… Два гения: Пушкин и Есенин. Такая интересная история: был в Константиново, а вот теперь Михайловское… (шепотом) А они похожи: там есть это ощущение полета… природного. Они разные, но вот этот вектор направленности куда-то вверх – вот это история… Они разные, но они очень похожи – в них обоих есть полет. Причем, пушкинский полет – вектор там другой: здесь сразу чувствуется, вот это вот… как бы то ни было – это, все-таки, дворянское гнездо. И вот это вот ощущение дворянского гнезда там однозначно есть. Я не знаю, как это объяснить, но оно есть.
Константиново – это уже не дворянское…

В: Обрыв, мещерские луга, Ока – там совсем другие ощущения.

Ю: Там совершенно другое, но вот что там и там родились гении – это… это оправдано. Вот в этом они очень схожи, и вот это мне очень понравилось.

В: Юра, понимаешь, но вот эта «брэндовость» присутствует практически повсюду.  

Ю: Ну, да – Константиново тоже страдает этим.

В: Ну, не уйдешь ты сегодня от этого: им надо как-то зарабатывать деньги – как бы то ни было.

Ю: Ну, наверное – да.

В: Ты был в Святогорском монастыре?

Ю: Да. Мне очень нравятся древние монастыри, очень нравятся. Вот эти вот намоленные места, это ощущение энергетики камня, практически любого камня, стертые ступени – вот это мне нравится. Был на Валааме – мне нравится… причем, на Валааме я был два раза. Первый раз мне понравилось больше – когда мы как-то умудрились вне экскурсионной программы походить. Ты ходишь по этим местам, щупаешь руками камни – то же самое я чувствовал в Михайловском. Святогорский монастырь, Михайловское – вот когда это все вкупе – Пушкинские Горы – вот это все создает уникальную атмосферу.

В: Да, помнится мне, как не так давно, будучи на работе, я получаю от тебя смс-ку: «Мы сидим в кафе «Березка». ( Юра, улыбаясь, хмыкает) Представляешь, какие чувства я испытывала? Конечно, я работать уже просто не могла.

Ю.
(лукаво улыбаясь): Я примерно знал, что ты будешь испытывать.

В: Конечно, я всеми мыслями была с вами и, зная, что через два часа у тебя выступление – скажу честно: вот ни малейшего переживания по этому поводу я не испытывала. Ни малейшего: я знала, что все пройдет замечательно. Но мне интересно знать впечатление не только простой публики, а вот именно твоих коллег по театральному цеху, которые, понятно, оценивают твою работу несколько под другим углом. И вообще, какое впечатление произвел на тебя этот фестиваль? Как тебе игралось?

Ю: Не, игралось там великолепно. На самом деле я сначала немного переживал, потому что там открытая площадка, открытый воздух – там звук ложится принципиально по-другому, нежели в закрытом пространстве. Поэтому я не знал, как это на открытом пойдет? Игралось хорошо – тем более публика там… она такая добрая, она такая восприимчивая, она так тебя ест – вот просто ест! Шикарнейшая отдача – это… было замечательно. Вот в этом плане игралось очень хорошо, очень легко. Я пришел туда в абсолютно пушкинском костюме, так как фестиваль, все-таки, в Пушкинских Горах – поэтому я думал, что надо читать только Пушкина. Выяснилось, что там… Ладно, начнем с самого начала.
Как это называется? Это называется ЛИК – Лаборатория Искусств Кордон. Что это такое?
Это избушка в лесу – ну, в буквальном смысле, к которой пристроена сцена… на улице. Это именно лаборатория – там, грубо говоря, представлены все виды искусств. Что привозили люди, то и показывали. Там были драматические произведения, я читал варианты литературного театра – именно существование в форме моноспектакля. Были чтецкие работы – там было все абсолютно. Там были пластические этюды…

В: И все это не обязательно касающееся Пушкина?

Ю: Из того, что я видел, только два человека коснулись пушкинской темы.

В: Ты и еще, наверное, Никитин?

Ю: Да. Он читал «Полтаву», я читал лирику и «Графа Нулина» – и все. Поэтому эта была лаборатория – это как бы обмен мнениями, ощущениями, наработками. Это... это именно не фестиваль даже – это именно лаборатория. Когда, вот, смешал один ингредиент с другим – мы смотрим, что из этого получилось. Поэтому реально было очень много бреда – ну, потому что, когда смешаешь одно с другим – реально не всегда получается то, что надо. Вот таких моментов там было очень много, но были и очень интересные зерна: и я даже кое-что для себя подчеркнул: О! – вот это интересно… Там очень много было любителей – и мне понравилось… вот говорят, у нас культура падает… (с придыханием даже…) Люди с таким воодушевлением играют какие-то там водевили, пьесы – ну, любительские театры именно. С ТАКИМ воодушевлением, с ТАКОЙ отдачей – что сидишь и думаешь: кто сказал, что мы загибаемся? Ну, потому что Россия – она… она не со столиц восстанавливается. Она восстанавливается именно с периферии. Оттуда прет такая жизненная энергия!.. Ну, разве что нас еще дустом не пробовали, ну, а так вот (смеется) – как в том анекдоте. Знаешь, да?

В: Нет.

Ю. (рассказывает, уже играя – этаким баском…): Заседание в Думе:  
– Ну, что ж, вот мы подняли цены на жилье – ничего, народ выдержал. Подняли цены на продукты – ничего, народ выдержал. Ну вот, в общем-то, держимся.
Кто-то из зала…
– А дустом не пробовали? (я смеюсь…)
Вот так вот – несмотря на все, народ как-то творчески… точнее – духовная составляющая. Или душевная? Я не знаю, я всегда путаюсь в этих терминологиях…

В: Душевное – это душа, это только твое – личное, а духовное – это общее понятие.

Ю:
Ну, тогда духовно-душевная составляющая, и вот это мне очень понравилось там. Это именно была лаборатория искусств – она была абсолютно не формальна. С одной стороны, когда я был на конкурсе в Рязани, – там организация была просто идеально простроена.

Здесь, конечно, организация… ну, грубо говоря – это не финансируется, поэтому есть определенные сложности, от которых просто…

В:
Ну, вроде бы на следующий год обещали что-то.

Ю: Ну, если дадут: потому что, когда нет денег – это все... Нет, от этого возник вот этот момент неформальности, который, действительно, был очень хороший: там люди приходили, обменивались мнениями. Как оценили мою работу? Оценили хорошо, очень хорошо.

В: Лена рассказывала – ты уехал, а она потом два дня отдувалась, рассказывая о тебе.

Ю.
(смеется): Нет, зрители очень хорошо приняли, и ребята-актеры тоже так это все мило приняли…

В: Еще бы – «Графа Нулина» не принять в твоем исполнении…

Ю: Мне что понравилось: ко мне подходили кто-то из публики и…
– Мне понравилось, а вот тут я бы на Вашем месте…
Ну, я это выслушивал (улыбается иронически), конечно, все это очень интересно было послушать – особенно, когда тебе говорят это НЕПРОФЕССИОНАЛЫ.

В: Кстати, мне вспомнилась позиция Олега Меньшикова на этот счет. Как-то после спектакля к нему подошел мужчина с вопросом – хочет ли он услышать совет по поводу сегодняшнего спектакля? На что Олег резко ответил – нет.
– Скажете «спасибо» – буду рад, нет – и так проживу.
Это я по поводу любителей из зала советовать профессионалам.

Ю: Кстати, вот тут еще есть такой момент: побывав в пушкинских местах, я кое-что взял для себя – для того же спектакля по «Евгению Онегину». Там какие-то вещи для меня стали очень прозрачны: раньше я их как-то умозрительно воспринимал. Вот хотя бы взять «Признание»: «…и путешествие в Опочку» – теперь я понял, где находится Опочка, и это сразу стало как-то проще в каких-то моментах. Поэтому, да – все было очень интересно, и восприятие было очень хорошее – и со стороны и актерской, и зрительской. Мне это понравилось. 

В: Знаешь, что мне очень дорого? Вот буквально вчера мне позвонили люди, которые слушали тебя в Пушкинских Горах, и вот теперь захотели послушать и в Москве: и сегодня они придут на наш спектакль. Это здорово на самом деле: ведь прошло какое-то время, а они не забыли тебя… Далеко не каждый артист запоминается после спектакля, и даже звание «Народного» еще не гарантия…  
Вот прошло уже столько лет после того, как я посмотрела в МТЮЗе «Черного монаха» с потрясающей игрой Сергея Маковецкого – а и до сих пор не могу забыть его.
Вот какой интересный вопрос я хочу тебе задать: совсем недавно мы с тобой были в Капелле – на двух программах Олега Погудина. Для меня твое решение придти и послушать его было огромной радостью. Знаешь, когда у людей, работающих вместе, есть точки соприкосновения в чем-то еще, помимо работы, – это очень важно. Это только еще больше сплачивает их.
Вот сейчас, когда прошло какое-то время, сложилось определенное мнение – расскажи мне поподробней о своих впечатлениях об этих концертах, вспомни свои ощущения. Мне очень понравилось, как ты слушал Олега: помню, как ты подался вперед, я видела твои глаза, устремленные на него: я весь концерт наблюдала за тобой. Знаешь – это был бальзам на душу: я была просто счастлива, когда видела тебя таким. Вот что тебе особенно запомнилось?

Ю: В общем-то, главное, что я вынес, я уже написал в гостевой. К этому мне сложно что-то добавить. Объясню. Все очень просто и сложно одновременно. Как-то мне один знакомый художник сказал одну очень интересную вещь:
– Это вы видите картины, я – не могу их видеть, а вижу мазки: я – художник. Я смотрю, как мазок положен: так – не так. Палитра, сочетание – вот правильно или неправильно – я вижу только это, я не вижу картину.  
Вот такая же история и у меня творится: когда я прихожу и смотрю – я не вижу спектакля: я вижу мазки – как это сделано. Я в какой-то степени считаю себя профессионалом в своей области и поэтому могу сказать только одно: это ОЧЕНЬ, повторяю – ОЧЕНЬ! – хорошая профессиональная работа. Это уже многого стОит.  
Подбор материла, подход к материалу, музыкальное сопровождение. Выход на сцену – вот это мне особенно понравилось: вот это ощущение… идет с полной чашей – как бы не расплескать, и потом начинается это вот через… выдаваться ручейком, водопадом, ручейком… вот это вот выдается, чтобы эту чашу донести до зрителя. Мне ОЧЕНЬ это понравилось: вот эта вся эмоциональная и профессиональная составляющая.

В: Юра, а если на уровне слушателя?

Ю: Мне это понравилось: я слушал, воспринимал – на меня это ложилось. Особенно, конечно, особенно понравился «Лермонтов». Особенно. Тут просто идеальное попадание: Лермонтов и Погудин в обоих случаях – это лирический герой.

В: Но тут еще и не только это. Лермонтов – самый религиозный русский поэт, и это о многом говорит…

Ю: У Олега Погудина великолепное попадание в материал.

В: После твоего отзыва в гостевой меня многие спрашивали:  
 – А почему Юра ничего не написал про пушкинскую программу?

Ю: Ну, была бы отдельно пушкинская программа – сказал бы: да – это здорово, но после лермонтовской программы – я хочу сейчас остановиться на ней. На мой взгляд, пушкинская программа у Олега может быть еще сильнее, потому что, послушав… нет, Лермонтов – это было потрясающе, я просто был в восторге! И по материалу: подборка стихотворений – и сразу, после этого вот… «Колыбельная». Он создавал вот это… Как-то Мейерхольд сказал: «Если будет диссонанс на сцене между сценографией и музыкой – возникает ощущение третьего». Вот часто возникало вот это ощущение третьего – чего не сказать. Как у Блока – «Несказанное». Ну, это у Блока именно что-то про духовность и веру. Вот это ощущение в лермонтовской программе возникало… этого несказанного… Это не выразить, эти ощущения можно только поймать…

В: А вот скажи: после этих программ – ты вынес что-то полезное для себя? Вот что-то из этого отзовется в твоих спектаклях – по Лермонтову и Пушкину?

Ю: Да. Вот то, что у меня есть… он еще все равно в работе – лермонтовский цикл, и вот по нему я для себя кое-какие значки расставил, потому что я увидел там и для меня кое-что интересное: по подаче материала… ОЧЕНЬ понравился подбор. Ну, вот это относится и к лермонтовской, и к пушкинской программе. Именно подбор: в какой последовательности они выдавались на-гора, скажем так; как это все делалось. Перемежка с музыкальным сопровождением, как ребята-музыканты работали.

В: Музыканты у Олега великолепные!

Ю: Вот тут надо двадцать пять раз сказать «браво!» Олегу Погудину, потому что подобрать, действительно, коллектив, который работает – именно работает! – ТАК, КАК НАДО: не так, как получается, а так, как надо! Это уже СУПЕР!  

В: Как прошел твой последний спектакль  в «Подвале бродячей собаки»?

Ю: Откровенно говоря, мне он не понравился. Он был, на мой взгляд, неудачным, хотя аплодировали, кричали «браво!», но я знал, что оно… по-другому может быть: гораздо сильнее и мощнее. Было хорошо, но было не так, как надо.

В: Знаешь, когда я недавно была в Переделкино и слушала дуэт Андрея Крамаренко и Влады Морозовой – помнишь, я тебе о них рассказывала? – мне в голову пришла мысль: а почему я никогда не спрашивала тебя, владеешь ли ты каким-нибудь инструментом и как у тебя с голосом?

Ю: Нет, не играю и не пою.

В: Может быть, ты просто скромничаешь? Ведь театральный институт предполагает владение музыкальным инструментом.

Ю: Нет, я, правда, не умею. На самом деле, я могу взять три аккорда на гитаре, но это все на абсолютно любительском уровне – это с одной стороны. А с другой стороны, у меня очень интересная ситуация – она все время восторгала нашего педагога по вокалу. У меня, как она сказала, раскоординация слуха и голоса. Я слышу, как надо, а вот спеть… мне надо очень долго попадать в эти самые ноты. Но я слышу, когда люди фальшивят, причем, моментально слышу. Когда играют – слышу моментально, когда фальшивят, а вот изобразить это я не могу. Ну, могу: мне сказали, что с этим надо работать, но я с этим не работаю по одной простой причине: честно, я… (задумывается) стихи, проза… как читать, у меня есть какое-то – не умение, а понимание, как это надо делать. С каждым автором работать по-своему. Как это же петь – это не чувствую. Вероятно, поэтому – мне это не столь интересно, поэтому я этим не занимаюсь.  

В: Ну, ведь это очень даже может пригодиться тебе в каком-то спектакле?

Ю: Может. И даже очень бы пригодилось, и это было бы очень здорово.

В: А если попробовать?

Ю: Делать плохо то, что другие делают хорошо, – не хочу.

В: Может быть, ты слишком самокритичен?

Ю: Ну, уж в институте-то я занимался вокалом: когда меня распевали – у меня хороший голос в полторы октавы: это много. На что мне педагог по вокалу говорила: «Юр, тебе бы еще бы и попеть таким-то голосом!» (смеется) Я не знаю: ну, не чувствую я пока это в себе.

В: Так, ладно. Ну и последний, риторический такой вопрос: планы на будущее. Что задумано и что хотелось бы сыграть?

Ю. (в раздумье…улыбается): Хороший вопрос. Не знаю.

В: Хороший ответ…

Ю: Откровенно скажу – не знаю. Когда я только перебрался в Питер и пытался устроиться в театр – и все неудачно и не туда, мне как-то супруга сказала: «Юра, а может, не стоит ломиться в закрытую дверь? Посмотри, может рядом есть какая-то другая?»

В: Так это Лена тебе так сказала?

Ю: Да, это Лена. Потом, в результате, попал вот в сферу литературного театра.Что хочется? (улыбается) Да что получится. Хочется сделать Рубцова – ОЧЕНЬ хочется. Копну – думаю, с какой стороны подойти? Отложу. Попробую сделать «Анну Снегину».

В: Ну, уж это обязательно. Юра, это настолько твое: я тебя просто вижу в этом образе. Кстати, не только я. На днях я была в есенинском музее, и они сказали то же самое – это твое.

В: Эта поэма очень хорошо ложится на тебя.
А «Каменный гость»?

Ю: А, это та трактовка, о которой мы говорили с тобой? Ну, будем работать, пробовать, потому что, опять-таки, идея – это одно, а реализация – это очень другое. Появилась задумка по Серебряному веку: интересная задумка, но не знаю, как получится с реализацией.

В: Какие поэты войдут в эту программу?

Ю: Пока не знаю. Однозначно будет Северянин. А, вот еще: хочу попробовать сделать Пушкина – «Времена года»: у него просто гениальное описание времен года. Я хочу сделать отдельный блок из разных пушкинских произведений и при этом еще совместить и с музыкой: на самом деле, о временах года писали все композиторы, и очень хорошо писали. Попробую сделать это… Хочу сделать развернутую программу по Игорю Северянину.

В: Одного Северянина?

Ю: Да, одного Северянина и совместить его с его же биографией – по принципу есенинской программы. Хочу попробовать, потому что очень интересная биография у Северянина и очень интересные стихи – причем, они существуют как-то в параллель. Есенин – вот он как жил – так и писал. У Северянина очень параллельно это: оно друг на друга… а под конец жизни оно стало уже… Там жизнь его стала перекликаться с его стихами – вот это интересно. Надо с этим поработать. Идей много, но вот на что мы сейчас выйдем, и как это будет?.. Есть идея поработать с прозой Бунина и Шукшина – это как бы в разработке… не знаю… надо все это пощупать. Хочу еще сделать Чехова – на этот раз сольную программу: у меня сейчас как раз идет определенный подбор материала. Но вот это я все хочу, но оно может появиться и через неделю, и через пять лет. Когда мы сделали «Есенина», то он у меня отлеживался года два, чтобы стать хорошим спектаклем.  Материал надо сделать, отложить, потом – опять сделать. Это бывает по-разному: ты дорастаешь до материала, материал дорастает до тебя – поэтому я не загадываю так. Это не такой… не поточный процесс: сделано – и все. Это творческий процесс: может получиться совершенно другая история, которую даже не планировал: ты делаешь, а идет что-то другое.

В: Юра, ты свободный художник – поэтому я думаю, что ты многое можешь осуществить из своих задумок. Вот что вас сближает с Олегом? – Вы самодостаточны, вы делаете только то, что вам интересно, что созвучно вашему мироощущению. Вы ни от кого не зависите: ни от спонсоров, ни от режиссеров. Это позволить себе может далеко не каждый артист.

Ю. (улыбается): Ну, не совсем то, что хочется…

В:
Ну, ведь ты же играешь только то, что тебе близко?

Ю:
Ну, да.

В: Юра, я вот вчера перелистывала томик Есенина, дошла до окончания, где обычно начинается проза, и вдруг подумала: интересно – а вот «Ключи Марии», а «Яр»? Никто и никогда не ставил прозу Есенина.

Ю: Нет, эта идея уже была, и она лежит у меня в голове, но не все сразу… С Есениным надо всегда очень осторожно работать: уж больно гениален… Там нельзя вот так – просто  
с наскока его сделать… ну, нельзя… Такая же история и с Рубцовым. Вот ты не совсем согласилась со мной по поводу гениальности Рубцова.

В: Понимаешь, я очень люблю его стихи, но все равно – я не поставлю его наравне с Есениным.

Ю: А на одну чашу весов можно поставить Есенина и Пушкина? Ну, нельзя их тоже поставить, потому что они разные. Время покажет… Вот сколько в двадцатом веке было поэтов? Самая покупаемая книга сейчас – это Рубцов, причем, без какого-то дополнительного промоушена и продвижения именно Рубцова и его стихов. Почему?

В: Все возвращается на круги своя… Люди просто устали от бреда, который каждый день непрерывным потоком выливается на них – причем, отовсюду. Мне стыдно подойти к газетному киоску, витрины которого заставлены изображениями полуголых див: это достало… Но ведь это видят не только взрослые – вот что ужасно…
А по поводу покупаемости книг Рубцова, мне кажется, что здесь еще присутствует такой фактор: он ближе к нашему времени, страна жила в одно время с ним.

Ю: Ну, сколько было тогда поэтов деревенского направления? Но, опять-таки, возвращаюсь к той мысли: Есенин – он гениален, он – русский поэт. Вот Блок – сразу вот так… Серебряный век, символисты – все понятно. А Есенин – он именно русский поэт. Вот такая же история… последний русский поэт – это Рубцов. Я не знаю, каким боком он стал русским поэтом, потому что он должен быть советским поэтом. Но он не советский, он именно – русский, хотя воспитание – детдом…

В: Ну, советское такое…  

Ю: Да, все советское, но, тем не менее, он стал русским поэтом. И именно поэтому я считаю, что он – гениален, потому что там – от Бога… Он – от Бога. Нет, у него не все гениальное…

В: Я читала: попаданий очень много.

Ю: Это от Бога… а от Бога – оно не может не быть гениальным. Может быть талантливым, но это уже не от Бога… вот у Рубцова, вот эти вот попадания – их не так много, как у Есенина. У Есенина вообще нет непопаданий. У Рубцова, грубо говоря, много шлака, но есть такие жемчужины… огромные жемчужины попадаются – поэтому я считаю, что он гениален. Я не знаю, как это произошло – для меня всегда это парадокс: как это вдруг рождается в человеке?

В: Юра, у нас с тобой сегодня начинается второй сезон в Москве. Скажи, пожалуйста, как тебе столица? Ты стал чаще наведываться к нам…

Ю. (улыбается, словно солнышко...): Ты знаешь, вот для этого мне нужно было приехать с Михаилом Давыдовичем. Самое смешное… вот Михаил Давыдович очень нервничает, как будут воспринимать, как будут принимать? На что я ему говорю: здесь публика не такая, как в Питере. Она более восприимчивая: если нравится – то нравится, и она готова всячески поддержать тебя. В Питере – там… нравится – сдержанная реакция: здорово. Не нравится – там сдержанная реакция: не здорово. Вот эту яркость реакции московской, конечно, я уже начинаю чувствовать, и как-то… Нет, на самом деле, сейчас я приезжаю практически спокоен… В какой-то степени, спокоен так вот… потому что знаю, что, благодаря твоим стараниям, идет своя публика, свои люди на спектакль… свои…

В: Ну, нам теперь этого недостаточно, мы должны идти дальше… Я хочу, чтобы к моей публике примешивались новые люди, которые еще тебя не знают.

Ю: Нет, ну, это процесс, это, как снежный ком – он будет нарастать… В Пушкинских Горах обо мне вообще никто не знал: приехал и… на абсолютное ура!

В: Юра, ну, уж в этом я абсолютно была уверена: у тебя необыкновенное актерское обаяние… Во-первых, ты – профессионал и уже, в какой-то степени, мастер своего дела.

Ю: Ну, не мастер – профессионал пока еще.

В: Не соглашусь. Профессионалов очень много: ведь в театре вроде бы должны быть все профессионалами? Но что-то я как-то особо не впечатляюсь последнее время…

Ю: Все? Половину из них выгнал бы…этих профессионалов.

В: А как учат сейчас… Вспоминаю интервью Олега Меньшикова, который тоже с грустью говорил об этом…

Ю: Ой, не знаю! Честно говоря, мне кажется, что не всегда можно научить, но всегда можно научиться. Я вот сейчас начинаю хвалить Ярославскую школу: мы постоянно в театралке мотались в Москву и в Питер смотреть спектакли… постоянно – попадая в Щукинское училище, в Щепкинское. Видишь вот этот апломб студентов – ну, что там: нас ма-сте-ра обучают. И в Питере такая же история, на Моховой. Но на выходе получается зачастую гораздо хуже того, что приезжает с периферии.

В: Я думаю, что тут слишком много амбициозности.

Ю: Конечно. Так не всегда можно научить. Да, кто-то у мастеров берет то, что Мастер ДАЛ – вот, в смысле, что Мастер – это с большой буквы. А очень часто бывает так, что: « Я учился там у того-то...»: смотришь - и что? И чему ты научился, кроме того, что ты говоришь, что ты его ученик?. Таких вариантов встречается предостаточно: «Ой, я, там, ученица Додина! Я, вот, у него на режиссуре училась!» Такой мрак ставит, такие жуткие спектакли - и думаешь: где ты и где Додин?

В: Совсем недавно я смотрела по «Культуре» передачу на театральную тему, в которой участвовало несколько режиссеров. Знаешь, я попробовала представить тебя в репертуарном театре. Честно говоря, у меня это не очень получилось. Вот как бы там существовал? Мне кажется, что после такой свободы, тебе перестраиваться было бы очень сложно.

Ю: Я тут разговаривал с одним знакомым, который работает в Пермском оперном театре. И по его словам: если Мариинка, это, в первую очередь, балетный театр в Петербурге, а потом оперный, то в Перми - все наоборот. Там он - в первую очередь оперный, а потом уже балетный. И если в Мариинки поют звезды, то в Перми работают очень хорошие режиссеры. Я обратил внимание: там, где есть хороший режиссер, там обычно нет хороших актеров. А там, где нет хороших режиссеров, там есть очень хорошие актеры. Это, видать, какой-то конфликт.

В: Вот тут я чего-то не понимаю: ты думаешь, что Кама Гинкас, например, будет работать с плохими актерами?

Ю: Нет, хороший режиссер всегда будет работать с хорошими актерами, всегда. Плохой режиссер...Ну как?..

В: То есть, хорошие актеры спасают спектакли плохих режиссеров?

Ю: Нет, понимаешь, очень часто возникает конфликт: как актер видит свою работу именно в таком русле, а режиссер, мощный режиссер - поворачивет это русло так, чтобы это не выбивалось из спектакля. И вот отсюда и возникает хороший спектакль с хорошим актером. А с плохим режиссером - когда он не может это самое повернуть в нужное русло, появляется актерская звезда: он тогда раскрывается по полной. При этом, да - спектакль, так себе, но вот этот играл гениально! Ну, у Комиссаржевской такая же была история: она играла гениально... в плохих спектаклях, с плохими режиссерами, потому, что ее сложно было перешибить, скажем так. Масштаб, масштабище...

В: Юра, ну а какие бывали актеры у Товстоногова?

Ю: Он их вырастил...

Ну вот, время - пора собираться. Мы продолжим наш разговор после спектакля.


Анастасия Савченкова © 2024

Конструктор сайтов - uCoz

Обмен ссылками