Главная | Регистрация | Вход Приветствую Вас Гость | RSS
[ Новые сообщения · Участники · Правила форума · Поиск · RSS ]
  • Страница 1 из 1
  • 1
Форум » Размышления » Памятные даты » 86 ЛЕТ СО ДНЯ СМЕРТИ МАРИИ ЕРМОЛОВОЙ
86 ЛЕТ СО ДНЯ СМЕРТИ МАРИИ ЕРМОЛОВОЙ
Валентина_КочероваДата: Вторник, 11.03.2014, 21:06 | Сообщение # 1
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 291
Репутация: 0
Статус: Offline
Мария Николаевна Ермолова. Символ простоты и женственности


худ. В.Серов

«Мария Николаевна Ермолова – это целая эпоха для русского театра, а для нашего поколения это – символ женственности, красоты, силы пафоса, искренней простоты и скромности» - говорил К.С. Станиславский.



Мария Николаевна родилась 15 июля 1853 г. в семье суфлера Малого театра. Семья Ермоловых из поколения в поколение так или иначе была связана с театром. Правда, никто из генеалогического древа Марии Николаевны не занимал высоких постов при русской Мельпомене, никто не был отягощён славой, зато Ермоловы преданно и весьма бескорыстно любили сцену и готовы были за гроши служить ей. Дед Марии Николаевны служил в Малом театре гардеробщиком, а отец её стал суфлёром.

Гениальный актёрский дар Ермолова получила от отца. У Николая Алексеевича натура была артистическая. Он прекрасно рисовал, сочинял стихи, много читал. Написал даже пятиактную феерию из рыцарской жизни, несколько водевилей, и говорят, что его драматические произведения с успехом шли на сцене. Однако увлекающийся, даровитый, он не мог утвердиться как личность, поэтому с годами развивавшийся комплекс сделал Николая Алексеевича невыносимым для близких. Постоянные истерики, припадки необоснованного гнева, желчность и раздражение сопровождали детство великой актрисы. Прибавьте к этому строгие патриархальные нравы семьи — сестры, а их было трое, вплоть до замужества должны были испрашивать позволения отца по всякой мелочи — и вы поймёте, что суровый, малообщительный характер Мария Николаевна приобрела ещё в раннем возрасте.

Трудно поверить, но гениальная актриса, умевшая передать на сцене тончайшие нюансы чувств и растрогать самое каменное сердце, в жизни была на редкость эмоционально беспомощна. Она терялась при любой необходимости проявить радость, благодарность, любовь. Мария Николаевна рассказывала, что если отец хотел серьёзно объясниться с нею, то никогда не мог словами высказать, чего он хочет, а только безнадёжно махал руками и беспомощно восклицал: «Ах, Машенька… ах, Машенька… ах!» «Вот и я не умею никогда высказать всего, что чувствую», — прибавляла она.

Ещё в четырехлетнем возрасте Мария Николаевна жила уверенностью, что станет великой артисткой. Не просто артисткой, а великой. Редко, но отец брал её с собой в суфлёрскую будку, и впечатления, полученные на спектаклях, воплощались в мечты, желания и игры ребёнка. Машенька облачалась в мамину юбку, бабушкину кофту, разбрасывала стулья и, став на колени, кого-то о чём-то умоляла — совсем как в настоящем театре. Благо, в семье Ермоловых подобные детские забавы не возбранялись, а, наоборот, приветствовались.

В те годы не существовало театральных школ, которые готовили бы актёров, поэтому Машу отдали учиться балету. Танец тяжело давался Ермоловой, душа не лежала к ежедневным однообразным занятиям. Зато в свободное от занятий время Маша не переставала устраивать маленькие спектакли, но теперь уже для своих подруг. Когда ей исполнилось тринадцать лет, отец решился выпустить девочку на сцену. В свой бенефис он предложил сыграть ей роль разбитной Фаншетты в водевиле «Десять невест и ни одного жениха». Ермолова вышла на сцену робко, неловко. У неё нарывал палец; он был завязан, и девочке казалось, что все это видят. Вдобавок отец не разрешил ей гримироваться, и она была бледна как смерть. Её глубокий низкий голос тоже мало годился для водевильных куплетов и, к глубокому огорчению отца, который уже понял, что дочь к танцам способностей не имеет, дебют Маши в театре провалился. Знаменитый актёр Самарин, видевший спектакль с юной Ермоловой, резюмировал: «Пускай пляшет себе у воды», имея в виду, что неспособных балерин всегда ставили на задний план.

Сегодня многие молодые актрисы уповают на счастливый случай, который в своё время чудесным образом буквально в один вечер сделал Ермолову примой русской сцены. Н.М. Медведева, в те времена первая артистка Малого театра, решила поставить в свой бенефис пьесу Лессинга «Эмилия Галотти», но исполнительница главной роли заболела и бенефициантка в спешке искала ей замену. Тут-то и заскочила в гости к родственнице сокурсница Ермоловой Семёнова, которая и рассказала тётке, что у них в балетной школе есть девочка, обладающая исключительными драматическими способностями. Медведева оказалась женщиной без предрассудков и не поленилась поехать посмотреть на юную танцовщицу. Угловатая, застенчивая девочка, тем не менее, вызвала интерес известной актрисы, и Ермоловой была дана роль с повелением её выучить. Когда через несколько дней Медведева слушала Машу, то после первого же монолога на глазах бенефициантки блеснули слезы: «Вы будете играть Эмилию!»

Дебют превзошёл все ожидания. Впечатление, произведённое Ермоловой на публику, было огромным. Что-то небывалое по силе и таланту блеснуло на русской сцене, но увы… Машу в тот же вечер после спектакля снова увезли в ненавистную балетную школу. Однако главное состоялось. «Я счастлива… нет, я счастливейший человек в мире», — записала Ермолова в своём дневнике. Мечта её сбылась, надежда осуществилась — она стала актрисой.

Ещё долгих два года Маша училась балету, зато сразу же после окончания школы её приняли в труппу Малого театра. И потянулись месяцы, дни в ожидании ролей.

Оглушительный успех дебюта сыграл с молодой Ермоловой злую шутку. Перед ней — неопытной, не умевшей ещё владеть ни своим великолепным голосом, ни своими жестами, — вдруг побледнели остальные актрисы. И это не могло не устрашить их. С первых дней в театре Ермолову окружили сплетни, злоба, зависть. Даже Самарин не мог простить себе той, первой, ошибочной оценки её способностей, не мог смириться с тем, что на представлении «Эмилии Галотти» дебютантка затмила его, опытного актёра, своим талантом.

Мария Николаевна страдала невыносимо. Она, совсем ещё ребёнок, с трудом находила в себе силы сопротивляться интригам. Но более всего её убивали незначительные, второстепенные роли, противные её амплуа, её таланту, когда ей приходилось подыгрывать ненавидевшей молодую артистку Федотовой.

Ермолова нашла поддержку в доме Щепкиных. Митрофан Павлович, двоюродный племянник знаменитого актёра Михаила Щепкина, и его жена Калерия Петровна были центром кружка, который составлял цвет интеллигенции Москвы: профессора, журналисты, писатели. Сюда юная артистка шла за помощью и советами. Именно здесь в беседах об искусстве был подготовлен будущий триумф Ермоловой. Один из завсегдатаев кружка Щепкиных, Юрьев Сергей Андреевич, перевёл специально для Ермоловой пьесу Лопе де Вега «Овечий источник» и предложил ей роль Лоуренсии для бенефиса.

Театр в то время был одной из тех немногих трибун, на которой могли выплеснуться социальные и политические эмоции народа. Спектакль «Овечий источник» стал настоящим общественным событием: возбуждённые студенты, охваченные энтузиазмом, бросились к театральному подъезду, остановили карету, в которой Мария Николаевна ехала домой, выпрягли лошадей и сами повезли её, а затем на руках внесли артистку в квартиру.



С этого успеха и началась череда неизменных удач Ермоловой. Она не знала провалов. Были, конечно, роли менее значительные, но никогда артистка не разочаровала своих поклонников. Необычайная сила воли и честолюбие не единожды не позволили Марии Николаевне выйти на сцену, что называется, «в плохой форме». Она была настолько требовательна к себе, так панически боялась неудачи и, по-видимому, весьма серьёзно ощущала на себе бремя «национального символа», которое ей безоговорочно присвоила публика, что, когда ей исполнилось пятьдесят, она решила перестать играть роли молодых героинь. Пример почти неслыханный для театра, где примы обычно с отчаянностью голодного волка цепляются за искусственную молодость, которую им позволяют продолжать снисходительные огни рампы.

В случае с Ермоловой драма заключалась ещё и в том, что амплуа Марии Николаевны, сугубо романтическое, воплощалось с наибольшей полнотой в образах возвышенных и, конечно, молодых, энергичных героинь. Ей было необычайно трудно перейти к новому репертуару, и Ермолова решила на год покинуть сцену. «…Я чувствую, что уже не в состоянии играть ни Медею, ни Клеопатру, силы мне изменяют. Да и понятно. 37 лет я отдала сцене — и утомилась. Теперь мне нужен год отдыха, чтобы отойти от театра, успокоиться и примириться с мыслью, что я уже более не „героиня“. Сразу, на глазах у публики, мне тяжёл этот переход: нельзя сегодня быть царицей, а завтра какой-нибудь почтенной старушкой. Больше всего мне не хотелось бы, чтобы публика начала жаловаться на мою усталость. Я не хочу разрушаться у неё на глазах, этого не допускает моя артистическая гордость».

Творчество Ермоловой, как и творчество любого актёра, чей талант не запечатлён на плёнку, — есть тайна, хотя о работе Марии Николаевны, о её маленьких секретах написано много. Некоторые считали её дарование стихийным, отвергающим «алгебру» ремесленных навыков. Действительно, Мария Николаевна потрясала зрителя бурей своих чувств, действительно, она всякий раз плакала настоящими слезами, но она умела и пристально наблюдать жизнь, умела кропотливо собирать материал для той или иной роли. Случалось, что кто-нибудь из знакомых удивлялся, каким образом при в общем-то внешне благополучной жизни Мария Николаевна с такой трагической ясностью обнажает на сцене пороки и страсти. Ермолова обижалась на недальновидность окружающих. К своему таланту Мария Николаевна относилась как к незаслуженному дару. Но она отдала ему всю себя, все силы, личную жизнь.

Ермолова рано вышла замуж и вышла по любви, однако молодые очень рано поняли, насколько они далёкие люди. Однако консервативное воспитание и глубокая порядочность не позволили Ермоловой лишить дочку отца. Её девические слова в дневнике о том, что даже ребёнок не заставил бы её сохранить формы жизни, потерявшие внутренний смысл, на деле оказались всего лишь бравадой. Глубокое и постоянное чувство, упрятанное в самый сокровенный уголок души, связывало Марию Николаевну до конца дней с одним большим, известным в Европе учёным. Но их отношения Ермолова скрывала от всех, и никто, кроме самых близких людей, не знал, каких душевных сил стоила актрисе эта любовь.

Когда дочь выросла, любимый вновь поставил вопрос о перемене её жизни, но так как эту перемену он категорически связывал с уходом из театра, то великая актриса безоговорочно выбрала «свою музу», и, конечно, это не могло не сказаться на её душевном равновесии. Даже гениальная женщина не может безболезненно пожертвовать любимым ради карьеры. Депрессия сказалась, прежде всего, на общении с людьми. И так не богемная, её жизнь стала совсем монашеской — Ермолова предельно ограничила круг знакомых, она уже не в силах была растрачиваться на милое вечернее общение. Она чувствовала страшную усталость, сцена выпила её энергию до дна.

В декабре 1921 года великая Ермолова сыграла свой последний спектакль «Холопы».

http://www.redov.ru/nauchna....p45.php

Среди поклонников таланта Ермоловой были совершенно разные люди — члены императорской семьи, известные деятели культуры, революционеры. Каждый по-своему понимал ее игру, но всех одинаково завораживало неотразимое женское обаяние актрисы. Даже ее молчаливое присутствие на сцене делало спектакль интересным...

Отец актрисы — Николай Алексеевич, по долгу службы знал все роли наизусть и поэтому часто подменял заболевших актеров. Страстно влюбленный в свою работу, он читал вслух стихи и пьесы, увлеченно рассказывал маленькой дочке о спектаклях, об игре Щепкина и Садовского. Машенька еще не понимала значения многих слов, но уже жила в уверенности, что обязательно станет великой актрисой. Спустя много лет она писала в своих «Воспоминаниях»: «Я не была избалована слишком частыми посещениями театра. Отец редко брал меня с собой, но те впечатления, которые я выносила после каждого виденного мною спектакля, заполняли все мои мысли и желания. Театр стал для меня самым дорогим в жизни, и привязанность к нему возрастала все больше и больше. Даже детские игры — и те были наполнены театральным содержанием...»

К четырем годам Маша изучила грамоту по пьесам, которых в доме было предостаточно. Истории любви глубоко волновали ее детскую душу. Став старше, Ермолова увлеклась русской литературой, произведениями Гоголя, Толстого, Достоевского. Она подолгу размышляла над судьбами героев книг, любила и ненавидела вместе с ними.

В 1862 г. по протекции актера Самарина она была зачислена в балетную школу. Ермолова прилежно училась и выполняла все рекомендации наставников. Только по одному самому важному предмету в школе шло «плохо» — по танцам. Будущая актриса никак не поддавалась балетной дрессировке, за что ей часто попадало от классной дамы. В свободное от занятий время Ермолова организовала драматический кружок, в котором разыгрывала сцены из любимых пьес. Эти представления стали для нее отдушиной — во время импровизированных спектаклей Мария забывала о своих неурядицах и просто очаровывала подруг игрой. Подчиняясь внутренним порывам, она с воодушевлением декламировала, исполняла роли Марины Мнишек из «Бориса Годунова» и Дорины из «Тартюфа» и даже Чацкого из «Горе от ума».

В 1866 г. отец Ермоловой получил повышение по службе — звание старшего суфлера и право на бенефис. Николай Алексеевич выбрал водевиль «Жених нарасхват», а роль легкомысленной Фаншетты дал дочери. Дебют Марии в амплуа инженю-кокет был крайне неудачен. Она чувствовала себя на сцене неловко, а ее глубокий низкий голос и вдумчивые глаза абсолютно не вписывались в канву пьесы. Однако несмотря на провал, страсть Ермоловой к театру и тяга к серьезным драматическим ролям не уменьшилась.

В 1870 г. она окончила балетную школу. Марию ожидала работа в Большом театре в качестве рядовой танцовщицы кордебалета. Но судьба распорядилась иначе. В бенефис талантливой актрисы Надежды Медведевой была намечена трагедия Лессинга «Эмилия Галотти». Заглавную роль отдали известной Гликерии Федотовой, которая внезапно заболела. Тогда Медведева, несмотря на протесты руководителей театра, предложила эту роль Марии Николаевне. Тонкое чутье не подвело актрису — Ермолову ожидал триумф. Поклонники Федотовой были уверены в провале неопытной дебютантки, но... «на сцену выбежала очаровательная грациозная блондинка с черными выразительными глазами, с серьезным умным лицом»: трепещущая, дрожащая и растерянная Эмилия рассказывала матери об оскорблении, которое ей нанес принц. Искренняя и взволнованная игра актрисы сразу же привлекла к себе внимание и сочувствие зрительного зала.

Первый большой успех способствовал тому, что Ермолову зачислили в труппу Малого театра. Но дирекции она пришлась не по вкусу: Мария Николаевна не умела хитрить и лицемерить, никогда не участвовала в закулисных интригах, и поэтому настоящих ролей ей не давали. В основном она играла второстепенные роли, а ее героини были чужды ей и потому получались бесцветными, лишенными внутреннего огня.

Быть может, талант актрисы так и не проявил бы себя, но в дело вмешался всемогущий случай. Гликерия Федотова снова невольно «выручила» Ермолову. Она взяла отпуск и покинула Москву. Директору театра ничего не оставалось делать, как, скрепя сердце, отдать все ее роли Марии Николаевне.

10 июля 1873 г. она сыграла Катерину в «Грозе» Островского. В этой трагической роли в полной мере раскрылось гениальное дарование Ермоловой, заключенное в простоте и правде чувств. Спектакль прошел с успехом, но не изменил положения Марии Николаевны в театре: ее по-прежнему не замечали. Только спустя три года ей удалось занять заслуженное место в культурной жизни России. Это произошло благодаря превосходно сыгранной ею роли Лауренсии в трагедии Лопе де Вега «Овечий источник». После премьеры Ермолова наконец стала ведущей актрисой театра. Во время спектаклей публика настолько проникалась ее игрой, что в зале случались обмороки и рыдания, а после пьесы восторженные поклонники на руках несли ее карету до дома.

Будучи чрезвычайно скромным человеком, Мария Николаевна никогда не кичилась талантом. О своем воздействии на зал, о колоссальной энергетике, которую она излучала, Ермолова говорила так: «Заслуга электрического провода только в том, что он пропускает через себя электрический ток». Следует отметить, что успехом она была обязана не только своему дару, но и жгучей любви, которая загорелась в ее сердце и дала толчок для создания на сцене прекрасных женских образов. Избранник Ермоловой был одним из достойных людей того времени — Николай Петрович Шубинский — родовитый дворянин, изысканный аристократ, богатейший человек. Вопреки всем препятствиям, возникшим на пути влюбленных, они поженились. Мария Николаевна родила дочь Маргариту. Материнство и семейная жизнь с любимым человеком еще больше раскрыли талант актрисы. Благодаря влиянию мужа, прекрасного знатока истории и литературы, творческая личность Ермоловой приобрела совершенно другой масштаб и глубину. Великолепно сыгранные ею роли в пьесах Шиллера, Шекспира, Островского, Гюго сделали актрису «царствующей императрицей русского театра». По воспоминаниям современников, она умела, как никто, вскрывать и показывать «...все изгибы до слез трогательной, до ужаса страшной, до смеха комической женской души...»

Несмотря на плотный график спектаклей и репетиций, Мария Николаевна вела активную социальную жизнь. Ее дом на Тверском бульваре стал своеобразным центром русской культуры. Среди друзей Ермоловой были известные актеры, писатели, музыканты и художники. В просторном зале ее особняка часто выступали Шаляпин, Нежданова, Собинов, многие зарубежные гастролеры: всех привлекал этот гостеприимный дом, радушная, одинаково внимательная ко вСем хозяйка. Мария Николаевна умела создать в своей семье особую атмосферу — доброты и непосредственного веселья, а о ее своеобразном чувстве юмора слагались легенды.

Характерный случай произошел при постановке пьесы Суворина «Татьяна Репина». Ермолова играла главную роль актрисы, которая не может пережить измены возлюбленного и, приняв яд, умирает прямо на сцене во время спектакля. Драматургу на репетиции показалось, что Ермолова умирает недостаточно натурально. «Что ж, — сказала актриса, — придется умереть по-настоящему...» Все подумали, что Мария Николаевна пошутила, но она так сыграла сцену самоубийства, что Суворин рвал на себе волосы: он, да и вся публика поверили, что не персонаж пьесы, а сама Ермолова не выдержала муки и сердце ее разорвалось. Но Мария Николаевна, кончено, ожила. Больше Суворин ей замечаний не делал.

В течение долгих лет семейная жизнь Ермоловой складывалась весьма счастливо: они с мужем как нельзя лучше дополняли друг друга. Со временем на смену страсти пришла духовная близость. Но сохранить ее супругам все же не удалось. Постепенно актриса, все свои душевные силы отдававшая театру, жившая на пределе нервного истощения, стала чувствовать отчужденность к мужу. Тем не менее даже после разрыва Ермолова сохранила с ним прекрасные дружеские отношения. Новые романтические увлечения Марии Николаевны всегда оставались тайной для окружающих. Но они, без сомнения, давали ей глубокие переживания, выливающиеся в образы ее сценических героинь. Однако по-настоя- щему большое и глубокое чувство она испытала к одному известному в Европе ученому. Их отношения, которые она особенно тщательно скрывала от окружающих, могли перерасти в новый брак, если бы возлюбленный Марии Николаевны не поставил перед ней условия об уходе из театра. Мучительный для каждой актрисы выбор между любовью к мужчине и любовью к театру она решила в пользу последнего. Но эта душевная драма навсегда лишила ее внутреннего равновесия. Все чаще она стала испытывать депрессию и усталость. Этому способствовали и сложности с амплуа, возникшие после пятидесятилетия актрисы. Ведь ее героинями, как правило, были женщины молодые, возвышенные и романтичные. Переходить от них к новому репертуару было чрезвычайно трудно. Мария Николаевна признавалась: «...Я чувствую, что уже не в состоянии играть ни Медею, ни Клеопатру, силы мне изменяют. Да и понятно. 37 лет я отдала сцене — и утомилась. Теперь мне нужен год отдыха, чтобы отойти от театра, успокоиться и примириться с мыслью, что я уже более не «героиня». Сразу, на глазах у публики, мне тяжел этот переход: нельзя сегодня быть царицей, а завтра какой-нибудь почтенной старушкой...»

И на время Ермолова покинула сцену. Однако через несколько лет она вернулась, чтобы создать еще несколько блестящих образов. Спектакли по пьесам Островского с ее участием прошли с большим успехом, но это уже была другая Ермолова. Ее время уходило, и актриса чувствовала, что сцена выпила всю ее энергию до дна.

1917 г. принес Марии Николаевне новые переживания. В ее особняк подселили жильцов из рабочего класса. И хотя через некоторое время большевики оставили семью и дом актрисы в покое, чувство безысходности и тоски уже никогда не покидало Ермолову. После известия о смерти мужа, который скончался в 1921 г. в Константинополе, Мария Николаевна приняла решение окончательно покинуть сцену. В декабре она в последний раз выступила перед зрителями в спектакле «Хлопоты».

По свидетельствам современников, последние несколько лет жизни великая Ермолова, сбросив тяжкое бремя «национального символа», провела словно монахиня в миру — она почти не выходила из своей комнаты. Только по пятницам, в день премьер в Малом театре, актриса надевала красивые платья и входила в залу с зеркалами... С каждым днем Мария Николаевна становилась все более и более молчаливой, подолгу сидела в кресле без движения, думая о чем-то.


http://100v.com.ua/en/node/913
Прикрепления: 0855488.jpg (15.2 Kb) · 7914803.jpg (17.0 Kb) · 1432046.jpg (25.4 Kb)
 
Валентина_КочероваДата: Вторник, 11.03.2014, 21:41 | Сообщение # 2
Генерал-майор
Группа: Администраторы
Сообщений: 291
Репутация: 0
Статус: Offline
Светлая душа человеческая

Жизнь показала, что Николай Алексеевич Ермолов, служивший суфлером в Малом театре, не ошибся, дав старшей дочери имя Мария, которое в переводе означает горькая и упорство . Оно удивительно соответствовало характеру и судьбе будущей великой актрисы…

Стояла середина марта 1928 года. Первые лучи солнца, прорезав тяжелый зимний мрак, осветили московские улицы и заиграли на куполах церкви Большого Вознесения, где через несколько дней будут отпевать великую актрису России.

Мария Николаевна Ермолова скончалась 12 марта в начале восьмого утра. В эти минуты, вспоминает Т. Л. Щепкина-Куперник, в окне ярко блеснуло солнце, только что вышедшее из-за противоположных домов бульвара, и прямо озарило ее лицо — такое строгое, такое скорбное и такое прекрасное….

Не любившая заботами о себе утруждать других, она боялась доставить беспокойство кому-либо даже своей смертью. Казалось, актриса сделала все, чтобы ее забыли: больше пяти лет не появлялась на сцене, почти не поддерживала связей с театральной жизнью да и вообще мало с кем общалась. Но ее помнили, любили… Светлой душой человеческой назовет Ермолову в своей надгробной речи В. И. Качалов.

Нескончаемый людской поток перетекал от дома на Тверском бульваре к церкви у Никитских ворот и к Малому театру, чтобы в последний раз поклониться таланту той, которая навсегда прощалась с миром. Но вряд ли кто из толпы прощавшихся помнил, как почти семьдесят пять лет назад тоже пели колокола, созывая прихожан к вечерне, и в церкви Благовещения, что на Тверской, неподалеку отсюда, крестили дочь суфлера Малого театра Марью Ермолову двух дней от роду. Кто мог знать тогда, какую благую весть нес миру тот колокольный звон?..

Говорят, что слава актера — дым, после его смерти ничего не остается и память о нем исчезает! Мария Николаевна Ермолова осталась для нас великой молчальницей не вела упорядоченных архивов, дневниковых записей. И, может быть, лучше всего своеобразие характера знаменитой актрисы подчеркивают строки Бориса Пастернака, хотя и не посвященные именно ей:


Быть знаменитым некрасиво.
Не это подымает ввысь,
Не надо заводить архива,
Над рукописями трястись…


Актриса предпочла оставить минимум информации о себе, уходя в вечность легендой.


Новодевичье кладбище

Судя по тем немногочисленным записям, которые Мария Николаевна оставила о своем детстве, она не помнила себя вне театра: …когда мне было еще три года от роду, я сидела в суфлерской будке на коленях своего отца и с жадностью смотрела, что делается на сцене… Те впечатления, которые я выносила после каждого виденного мною спектакля, заполняли все мои мысли и желания… Даже детские игры — и те были наполнены театральным содержанием. Помню, как с помощью моего брата я одевалась в длинную юбку своей матери или в бабушкину кофту, как стулья ставились у нас вверх ногами, чтобы создать впечатление сцены, и как я бросалась на колени, кого-то о чем-то умоляя и прося.

Со временем Ермолова поступила в казенное заведение, именуемое Московским Императорским Театральным училищем. Перед этим ее отец обратился в дирекцию Императорского Театрального училища с прошением:


23 января 1863 года, Его Превосходительству Управляющему Московскими Императорскими театрами Статскому советнику, Камергеру и Кавалеру Леониду Федоровичу Львову от суфлера Ермолова прошение.

Исполняя трудную обязанность суфлера со всевозможным усердием и получая 350 рублей жалованья, я нахожусь в совершенной невозможности дать какое-либо образование моим детям. Почему осмеливаюсь просить Ваше Превосходительство о помещении старшей дочери в число экстерных воспитанниц и как милости прошу допустить ее жить в школе с прочими воспитанницами, платя эконому по 6 рублей за стол.


Ермолова была принята на обучение. Девушку за внешность, за прекрасную фигуру прочили в балет и при выступлениях постоянно назначали в первую пару кордебалета. Не желая быть балериной, с детства стремясь в драматический театр, она прибегала к маленьким хитростям: надевала помятые, несвежие костюмы, грязные туфли и становилась в задние ряды.

И все же, в будущем занятия балетом принесут свои плоды: в частности, благодаря им выработались у Марии Николаевны необыкновенная работоспособность и выносливость, великолепная осанка, лаконичная пластическая и мимическая выразительность, острое чувство ритма роли и спектакля в целом. А тогда ей казалось, что это какой-то замкнутый круг. Позже она скажет: Учили в то время плохо, занимались больше танцами, а на науку мало обращали внимания. Конец такому обучению положил приход нового учителя русского языка А. Д. Данилова, который с первых же уроков стал знакомить учениц с "Войной и миром". Это был переворот всего нашего детского мировоззрения. Мы, дети театра, посвященные ему с детства, мы не знали, что есть и другая жизнь, кроме театральной. Для нас это было откровением… Да, этого впечатления я никогда не забуду и до конца дней моих буду благодарить великого писателя за то, что он для нас сделал… Мы избавились от невежества, получили вкус к развитию, к образованию, нам захотелось больше знать и учиться». Кстати, училась Маша превосходно.

Можно подумать, что в ее жизни все было как бы предопределено заранее. И все же его величество случай имел в судьбе Ермоловой не самое последнее значение. Зимой, на Рождество, получила бенефис (играли Эмилию Галотти Э. Лессинга) одна из любимиц московской публики Надежда Михайловна Медведева. Именно она, разглядев в девочке Маше искру Божью, благословила Ермолову на дебют. Перед нами отрывочные записи Марии Николаевны: …Мне казалось, что я забыла роль, что не скажу ни слова. Вдруг меня кто-то толкнул сзади — и я была на сцене… Аплодисменты на минуту остановили меня, я не видела публики… я видела только мельком какое-то пестрое пятно… я почувствовала вдруг, что я не робкая девочка, а актриса….

Занавес поднимался 28 раз! Успех был абсолютным и почти невероятным.

В доме Ермоловой бережно хранилась иконка Казанской Богоматери — дешевенькая, на глянцевой бумаге, в деревянном с металлической окантовкой окладе. На обороте ее — надпись: Марии Николаевне Ермоловой от искренно ея любящей Н. Медведевой. Благословение. Это благословение освещало Ермоловой весь дальнейший сценический путь.

А тогда, в самом начале своего пути, она получила поздравление М. П. Щепкина: …Первый труднейший шаг совершен, и с полным успехом! Крепитесь, молодая дебютантка: добросовестное служение делу искусства, тяжелый неуклонный труд, работа долгая, многолетняя спасут вас от всех опасностей. Берегите эту дорогую Божью искру таланта и вдохновения и при помощи труда смело идите с нею вперед по тернистому пути русского артиста!

Итак, свершилось! Заветный занавес Малого театра поднялся, но не для того, чтобы показать чудо театрального действия, а для того, чтобы это чудо она, дебютантка Ермолова, творила сама. И это ей удавалось. В спектакле 1873 года Ермолова сыграла Катерину в Грозе, и сыграла так, как никто до нее — ни Л. Н. Никулина-Косицкая, ни П. А. Стрепетова, ни Г. Н. Федотова. В ее Катерине во всю мощь зазвучал мотив луча света в темном царстве. Этих нот — свободолюбия, мятежности, готовности к гибели ради сохранения свободы — требовало время, требовало настроение зрительного зала.

Позже, в спектаклях 1880 — 1890-х годов, на первый план вырвется другой мотив — мотив страсти, греха, раскаяния и возмездия — и прозвучит пронзительно, мощно, оглушающе. В рецензиях того времени отмечалось, что не было нытья, не было напускной слезливости, не было, одним словом, тех обычных приемов, к которым так охотно прибегают другие Катерины, но зато была такая потрясающая картина душевного страдания, обставленного суровыми условиями семейного деспотизма, что облик Катерины — Ермоловой сразу заслонил всех действующих лиц драмы и приковал к себе с первой же сцены внимание зрителей…

Ермоловой всегда правильно удавалось подобрать роль — ту самую, которая лучше всего отвечала каким-то черточкам ее характера, ее темпераменту. Конечно же, иногда ей помогали, ведь еще в самом начале творческого пути ей встретились личности неординарные, крупные. Своими учителями назовет она впоследствии троих — С. А. Юрьева, Н. И. Стороженко и М. П. Щепкина.


Роман, который написала жизнь

В одной из околотеатральных компаний, что собирались у Щепкина, Мария Николаевна повстречала человека, с которым связала свою дальнейшую жизнь. Когда-то, в шестнадцать лет, она обронила в дневнике фразу Хотя бы влюбиться. Чуть позже у нее была и юношеская влюбленность в актера Вильде, и романтическая увлеченность и быстрое разочарование каким-то Кашиным, и серьезная привязанность, доверительность, как ни с кем до того, в отношениях с неким Гирчичем. Но всякий раз она стыдливо избегала даже намека на любое сердечное побуждение, а уж если это замечали другие — обрывала не раздумывая.



Однако наконец сильное чувство захлестнуло Ермолову с головой. Этот человек — Николай Петрович Шубинский — был ее ровесником. Несмотря на молодость, он имел высокое положение в адвокатской элите. Произносил горячие, зажигательные речи. Его яркий темперамент и ум сквозили буквально в каждом слове. Держался независимо, однако без высокомерия, манерами обладал обходительными, без оскорбительного волокитства.

Ермолова и Шубинский… Студент Московского университета и известная актриса. Впрочем, в их окружении брак между кандидатом прав, представителем дворянской династии, в которой русская кровь была смешана с итальянской, и актрисой, суфлерской дочкой, не считался мезальянсом. Когда-то Ермолова мечтала сама написать роман, теперь роман за нее писала жизнь…

Первое лето они снимали дачу под Москвой, в местечке Владыкино, неподалеку от Петровско-Разумовской земледельческой академии. В то счастливое для двадцатитрехлетней Ермоловой лето 1876 года Владыкино стало землей обетованной, где все было исполнено особого смысла.

Затем последовало рождение дочери, началась совершенно другая, семейная жизнь. Конечно, все это было тоже важно для Ермоловой. И все-таки не это определяло ее судьбу, а театр. Он поглотил ее целиком. Она много играла, каждый сезон добавлял к ее прежнему репертуару около десяти-двенадцати новых ролей. Шекспировские героини — Джессика в Венецианском купце, леди Анна в Ричарде Ш, Геро в Много шума из ничего, Офелия в Гамлете; заглавная роль в Василисе Мелентьевой; Маргарита в Фаусте Гете, Юдифь в Уриэле Акосте К. Гуцкова… Этот список можно продолжать и продолжать…

Публика принимала Ермолову на ура. Часто после спектакля ликующая толпа поклонников под крики Браво! чуть ли не на руках доставляла экипаж артистки до квартиры. Однажды такое нарушение правопорядка даже было отмечено в московском Департаменте полиции.


Вокруг Тверского бульвара



В 1889 году Шубинские переехали с Сивцева Вражка в старинный особняк на Тверском бульваре. По Тверскому проходил ежедневный маршрут Марии Николаевны в Малый театр. В короткие свободные часы между репетициями и спектаклями Ермолову можно было увидеть на бульваре — то неторопливо прогуливающуюся со своими собачками, то спешащую навестить сестер: младшую, Александру, жившую рядом, через несколько домов, или среднюю, Анну, — на Бронной. С Тверским бульваром, с прилегающими к нему улицами и переулками будет связана жизнь Ермоловой до последнего мига. Неподалеку, в Мамоновском, жили Садовские, в Палашевском — Южин, позднее в Леонтьевском — Станиславский. Булочки и калачи в дом актрисы к утреннему чаю приносили непременно из булочной Филиппова, а просвиры — из Страстного монастыря. По воскресеньям и по праздникам ходили в церковь у Никитских ворот, зимой кататься на коньках — на Патриаршии пруды.

В доме Ермоловой все время бывали люди. И именно их постоянное присутствие облегчало и разряжало напряженную и не слишком счастливую атмосферу. Да, хотя Шубинский и Ермолова были в расцвете сил, обоим по 36 лет, хотя они достигли многого: известности, положения в обществе, достатка, но что-то все же исчезло навсегда. Теперь у каждого из них была своя, отдельная жизнь, и все яснее становилось, что возврата былых чувств уже не будет, да, пожалуй, ни Ермолова, ни Шубинский и не стремились к этому. Их дочь — М. Н. Зеленина писала: В доме постоянно была атмосфера тоски, надрыва и обреченности, всех тяготила собственная жизнь и сочетание с окружающими. Между отцом и матерью была сложность их брака, сделавшегося фиктивным, с тех пор, как мать полюбила П., а отец имел направо и налево любовные связи, более или менее продолжительные и серьезные.


В предместье Ялты

Однако многочисленные посетители вряд ли замечали внутренний неуют. Побывать в доме Ермоловой и Шубинского считалось престижным.

Россыпь визитных карточек свидетельствует: заходили Станиславский с Лилиной, Москвин и Качалов, Санин и Немирович-Данченко. Наносили визиты и Александрийцы — Савина, Давыдов. Ермолова стала центром московской театральной жизни, слава актрисы достигла апогея.

Если говорить об общественном признании, то имя Ермоловой стало не только популярно, но и чрезвычайно авторитетно. Ее то и дело избирали почетным членом многочисленных и самых неожиданных обществ: от Общества любителей российской словесности до Общества трезвости и сбережения копейки. А ей важно и радостно было ощущать себя частицей огромного целого, именуемого русской художественной интеллигенцией.

После каждого напряженного театрального сезона Ермолова ездила отдыхать в Крым. В середине 1890-х годов в Олеизе — предместье Ялты — на даче врача А. Н. Алексина Ермолова познакомилась с доктором Л. В. Срединым и его семьей. Началась новая глава в ее жизни.

В то время Ялта являла собой своеобразный культурный центр. Здесь любили бывать Чехов, Горький, Нестеров, Рахманинов, В. Васненцов, Мамин-Сибиряк, Левитан, Станиславский и мхатовцы. И никто не мог миновать дом Срединых. Особо притягателен был сам хозяин, Леонид Валентинович. Во всем облике его чувствовалась врожденная интеллигентность. О своей болезни — туберкулезе — он никогда не говорил и старался ее скрывать.

Всего два-три коротких лета провели рядом Ермолова и Средин. А потом — годы переписки. Не будь этих писем, мы никогда бы не узнали о той, другой Ермоловой, которая была сокрыта ото всех.


Последняя вспышка лампады

Наступал 1905 год с его кровавой смутой и бессилием власти. Жизнь менялась. Ермолова понимала Малый театр как единый живой организм, где каждый актер — индивидуальность. Изъять безболезненно ту или иную его составляющую, будь то Южин, Ленский, Федотова или сама она, нельзя. Но все менялось — и вот уже стали звучать голоса, что в Малом театре можно обойтись без Ермоловой! Это было оскорбительно не только по отношению к ней, которая, кстати, удостоилась звания заслуженной артистки Императорских театров. Это удар для всей труппы. Я не могу больше играть, все, что я делаю теперь, через силу… — жаловалась великая актриса.

И именно в это время В. А. Серов получил заказ от литературно-художественного кружка написать ее портрет.

По деталям интерьера узнается парадный Белый зал в доме на Тверском. На фоне зеркала в золоченой раме и аркады с портретами Мольера и Шекспира — величественная женщина в черном платье с гордо поднятой головой…

В конце 1908 года Мария Николаевна написала Средину последнее письмо. Погасла и эта лампада в ее жизни.

Пожалуй, теперь от безысходного одиночества знаменитую актрису спасал лишь маленький жизнерадостный человечек — внук Коля. С ним она прожила и прочувствовала всю гамму нерастраченных материнских чувств, не вполне реализованных, когда ее собственная дочь была крошкой. Для Коленьки Ермолова сочиняла сказки, романтические рассказы, стихи…

Затем пришел 1917-й год. События до того заслонили все и всех, что просто голова ничего не соображает! Жаль, что не дожил Леонид Валентинович, он был бы наверняка рад», — записывает Ермолова весной 1917 года.

Но один революционный переворот привел за собой другой — ужасный и безжалостный. В те октябрьские дни Тверской бульвар был одним из боевых мест. Но актриса никуда не уезжала. Сохранилась справка: 64-летнюю актрису освободили от трудовой повинности по уборке снега. Однако ее артистическая уборная в Малом театре после пребывания там солдат Красной армии была разгромлена и разграблена…

И все же, независимо от смены властей и режимов, Ермолову продолжали помнить и любить. Из воспоминаний очевидцев: …в театре праздник начался в четыре часа дня и кончился в три часа утра. От артистического входа Малого театра по Театральной площади были расстелены ковры. Из-за угла Большой Дмитровки показался дряхлый извозчик, всегда возивший Ермолову в театр, — и в пролетке знакомая фигура Марии Николаевны. Южин взял лошадь под уздцы, Марию Николаевну посадили в кресло и внесли в здание театра… Так 2 мая 1920 года состоялось чествование великой русской актрисы.

А время между тем брало свое. И вот уже вскоре самыми частыми посетителями в доме Ермоловой становятся врачи. Один из них — Константин Иванович Павлинов — хорошо знаком актрисе уже давно. И не только как доктор медицины, профессор, замечательный специалист. Этого человека она когда-то любила…

И как знать, какие чувства вызвала у этих двух немолодых уже людей новая встреча в конце жизни? Всколыхнулась ли в их сердцах радость былого или горечь несостоявшегося? Наверное, это и была последняя вспышка света угасающей лампады.


Александр Трутнев

http://www.peoples.ru/art/theatre/actor/ermolova/history1.html
Прикрепления: 3741684.jpg (35.9 Kb) · 9281786.jpg (19.1 Kb) · 8202396.jpg (40.9 Kb)
 
Форум » Размышления » Памятные даты » 86 ЛЕТ СО ДНЯ СМЕРТИ МАРИИ ЕРМОЛОВОЙ
  • Страница 1 из 1
  • 1
Поиск:

Анастасия Савченкова © 2024

Конструктор сайтов - uCoz

Обмен ссылками